Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

МРАЧНЫЕ ПРЕДВЕСТИЯ

Ведь матрос от одной чарки может захмелеть, не то что капитан, которому, кроме полной свободы пить что угодно, предоставлено еще и право распоряжаться жизнями. 'Ми-тро­са никогда не убедишь во вреде рома, если тот дозволяется помощникам. Напротив, такой запрет многие почт уют за еще одно притеснение. И дело вовсе не в том, что матросы не могут жить без спиртного. Мне не приходи-лтч) видеть ни одного моряка, который даже после много­месячной разлуки с винными лавочками не предпочел бы о лододную ночь кружку горячего кофе или шоколада всему рому па свете. Любой из них готов подтвердить, что ром согревает лишь ненадолго, но если матросам не дают ничего взамен, то они вздыхают и о нем. Мгновенно разливающееся по телу тепло, некоторое развлечение во время долгой и тоскливой вахты, которое представляет собой сама выда­ча полпинты, и уж одно то, что можно предвкушать, обсуж­дать предстоящее «событие»,— все это придает рому в гла­зах моряков такое значение, которое совершенно непонят­но людям, не носившим матросской куртки. У нас на «Пилигриме» во время ночной и утренней вахты, а также после каждого зарифливания марселей матросам всегда раздавали грог. Хоть я никогда раньше не употреблял ром и вряд ли вообще приобщусь к нему, тем не менее я охотно выпивал свою порцию вместе с остальными единственно ради согревания и чтобы хоть чем-то разнообразить моно­тонное течение вахты. Но, как я уже сказал, на судне не было ни одного матроса, который не выплеснул бы весь этот ром собакам (я десятки раз слышал, как матросы говорили это) ради кружки горячего кофе, шоколада или даже нашей всегдашней «живой воды». Сухой закон, несомненно, луч­шая из реформ, осуществленных ради благополучия матро­са, но когда его лишают грога, надо непременно выдавать что-нибудь взамен. В настоящее время на всем этом греют руки только судовладельцы. Именно этим объясняется столь внезапное увеличение числа «сухих» судов в торговом фло­те, удивившее даже самых горячих поборников трезвости. Если бы каждому коммерсанту, исключающему грог из списка своих расходов, пришлось бы возместить его таким количеством кофе или шоколада, каким можно согреть вся­кий раз беднягу Джека-матроса в штормовую ночь, когда он спускается на палубу с марса-рея, то боюсь, что п<кли­ний недолго оставался бы на прежнем греховном пул. Впро­чем,   работы   было   немного — в   основном   приходилось смотреть вперед, и поэтому самые зоркие стояли на бакс. Время от времени с бака раздавались монотонные крики впередсмотрящего:

Еще одна льдина!

Впереди лед!

Лед с подветренного борта!

Руль на ветер!

Так держать!

К этому времени холод и сырость довели мое лип» лн такого состояния, что я не мог ни есть, ни сомкнуть иаэ. и, когда рассвело, матросы стали уговаривать меня спупип,-ся в кубрик и полежать день-другой, чтобы не свалиться надолго. Сменившись с вахты, я пошел в кормовой кубрик и. сняв шляпу и размотав шарф, показал свое лицо старшем;, помощнику. Он велел мне тотчас же ложиться и не вылечагь из койки, пока не спадет опухоль. Кроме того, он приказал коку сделать для меня припарку и обещал поговорить обо мне с капитаном.

Я отправился к себе в кубрик и, закутавшись в одеяла, пролежал в полузабытьи почти сутки, совершенно о шив от боли. Я слышал, как вызывают вахту, как матросы в Скачут по трапу; иногда до меня доносились звуки возни на палу­бе, обычно после крика «Лед!», но я уже ни на что не обра­щал внимания. Через сутки боль стала затихать, и я по­грузился в долгий сон, который несколько восстанов1.л мои силы. Все же опухоль не спадала.

Выслушав приказание старшего помощника, я опять за­брался на койку, но никогда еще мне не приходилось прово­дить столь ужасной ночи, и за всю свою жизнь я не страдал так от болезни, как тогда.