Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ПОГРУЗКА ПЕРЕД ОБРАТНЫМ РЕЙСОМ

он и сам сказал мне об этом, когда я работал со шкурами в Сан-Педро. Но в любом случае ставить мне такое условие »а несколько часов до отплытия брига было слишком акстоко. Собравшись кое-как с мыслями, я принял реши­тельный вид и без обиняков заявил ему, что у меня в сундучком хранится письмо, где говорится о распоряжении судо­владельцев доставить меня обратно в Бостон, и что даже он сам сообщил мне об этом.

Однако верховное божество не привыкло выслушивать возражения. Капитан Томпсон со свирепым видом уставил­ся на меня, рассчитывая этим привести меня в замешатель­ство, но, видя, что я твердо стою на своем, изменил тактику и взял в руки судовую роль «Пилигрима», где значилось мое имя. Он начал разглагольствовать, что, мол, я числюсь в команде, а он как капитан имеет неограниченную власть надо мной и поэтому завтра утром я обязан быть на бриге с сундуком и койкой или же представить кого-нибудь взамен себя и вообще он не желает больше слушать меня.

Всеобщее мнение обо мне как о человеке «не нашем», усыпленное до сих пор тем, что я участвовал во всех ра­нетах и переносил все тяготы наравне с ними, снова возобладало. Но больше всего мне было жаль бедного пария. Он надеялся возвратиться в Бостон на «Элерте», а оттуда отправиться в Ливерпуль. Кроме того, он ушел к море почти без одежды и поэтому тратил большую часть заработка в судовой лавке, что с каждым днем все больше и больше разоряло его. Стоит ли упоминать о том, на­сколько ненавистной стала для всех Калифорния. Поэто-м\ неудивительно, что перспектива заниматься «шкурным» промыслом еще восемнадцать месяцев, если не все два го.'а, по-видимому, окончательно сломила беднягу. Сам я т вердо решил ни при каких обстоятельствах не сдаваться и был уверен, что капитан не посмеет силой принудить меня остаться. Я знал, что оба капитана договорились так или иначе забрать одного матроса, и, если мне не удаст­ся склонить кого-либо к «полюбовной сделке», для Бена не останется никакой надежды. Хотя я и заявил, что не же­лаю иметь ничего общего с «обменом», но все-таки при­ложил все усилия, чтобы уговорить кого-нибудь, предлагая сос'1 авить денежное обязательство от имени нашей бостон­ской фирмы на сумму, соответствующую шестимесячному заработку, а также отдать «добровольцу» всю одежду, кни­ги и прочее имущество, которое не понадобится мне во время обратного плавания. Когда эти условия стали известны команде, они в совокупности с рассказом о по­ложении несчастного Бена подействовали на всех таким образом, что несколько матросов, которые даже ни на ми-нугу не желали вообразить, что сами останутся в Кали­форнии, принялись уговаривать остаться тех, кто, по их мнению, мог бы на это согласиться. В конце концов нашелся-таки парень из Бостона, отличавшийся весьма безрассудным характером, по имени Гарри Мэй, которого не заботило, в какую страну его занесло, на каком он суд­не — - лишь бы хватало денег и одежды. Этот Гарри, отчасти из жалости к Бену, но в основном из любви к дар­мовым деньгам, и согласился «бросить свою койку на про­клятом корыте». Опасаясь, как бы он не передумал, я тут же подписал денежное обязательство, отдал ему всю лиш­нюю одежду и отправил его к капитану, чтобы он сообщил о состоявшейся сделке.  Капитан не возражал и,  скорее всего,   даже   обрадовался   благоприятному   исходу   дела. Он оплатил мое обязательство наличными, и к утру парень уже был на бриге. Прощался он с нами, пребывая в пре­красном настроении, позвякивая в кармане монетами и при­говаривая: «Не унывай, пока есть хоть один заряд!» Та же шлюпка увезла и моего старого товарища по вахте Тома Гарриса, перешедшего на «Пилигрим» вместо Стимсона. Мне было жаль расставаться с ним. По нашим подсче­там, мы почти двести часов оттопали вместе по палубе на якорных вахтах и переговорили буквально обо всем, ' что знал каждый из нас. Он крепко пожал мне руку, и я про­сил непременно  отыскать меня в  Бостоне.   Вместо него к нам был доставлен мой приятель Стимсон, с которым мы вместе начинали плавание и который так же, как и я, возвращался в лоно  своего  семейства  и того  общества, где   он   родился   и   воспитывался.   Мы   поздравили  друг друга  с осуществлением того,  о чем так много мечтали и на что возлагали такие надежды. Никто изо всей нашей команды   не  радовался   больше   нас,   когда   старый   бриг под   всеми   парусами   скрылся   за   мысом.   Вся   команда «Элерта» высыпала на палубу и, махая шляпами, трижды прокричала ему прощальное приветствие. С «Пилигрима» также троекратно ответили нам, а мы, по обычаю море­плавателей, прокричали еще раз. Я вглядывался в знакомые лица, когда  они проходили мимо нас, и увидел  старого кока, который высунулся из камбуза и махал нам сзоей шапочкой.