Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ПОГРУЗКА ПЕРЕД ОБРАТНЫМ РЕЙСОМ

Он устал и проголодался, а потому решил пойти в га­вань посмотреть, не ушло ли уже судно. Там его и заметил агент из конторы, который разыскивал пропавшего. Парня схватили и отвели на судно.  Он сопротивлялся,  кричал, что не хочет в Калифорнию, но марсели были уже постав­лены,  швартовы приготовлены к отдаче, и все на  борту находилось в том состоянии спешки и нетерпения, которое всегда сопровождает выход любого судна в дальнее пла­вание. Тем, кто интересовался, в чем дело, отвечали, что мальчишка истратил свой задаток и хотел сбежать. Если бы владельцы судна знали, в каком положении оказался мальчик, они, несомненно, вмешались бы, но то ли им не бы­ло вообще ничего известно, то ли, как и всем остальным, им объяснили, что это просто бездельник, прикарманивший задаток. Как только парень очутился в море, да еще на суд­не, которое шло в плавание на несколько лет,  он поначалу совсем упал духом и отказался работать. При виде этого капитан Артур взял несчастного к себе «боем», чтобы тот помогал стюарду да изредка выбирал с матро­сами снасти на палубе. В этой должности он и оставался, когда мы познакомились с ним. И хотя для него это было лучшим исходом, чем жить в кубрике и тянуть непосиль­ную для своего столь неокрепшего организма лямку матро­са, тем не менее обязанность прислуживать вместе с нег­ром человеку, которого по части образованности и воспи­тания он мог почитать лишь немногим выше слуг своего отца, оказалась для него почти невыносимой. Он во что бы то ни стало хотел вернуться в Бостон на нашем судне, но капитан отпускал его лишь при том условии, если он найдет замену, что было почти невозможно. Если все, что рассказывал этот парень, было правдой, мне совер­шенно непонятно, почему капитан Артур, заслуживший репутацию удивительно доброго и отзывчивого человека, не захотел отпустить беднягу. Вероятно, причина здесь одна: неограниченная власть, которой пользуются ка­питаны торговых судов в дальних плаваниях, по-видимо­му, уничтожает чувство ответственности перед своими ближними даже в людях с хорошими задатками. Парня отправили на берег работать в сарае, откуда, как я впослед­ствии узнал, к своему удовольствию, он сбежал в Кальяо на испанской шхуне, а уже оттуда вернулся в Англию. Вскоре после прихода «Калифорнии» я заговорил о мо­ем друге Надежде с капитаном Артуром; тот, зная его с самой лучшей стороны еще по предыдущему рейсу, сразу же отправился навестить несчастного канака и при­нес ему необходимые лекарства, так что больной стал быстро поправляться. В субботу вечером накануне нашего отплытия я провел час у печи и распрощался с моими приятелями-островитянами. Покидая Калифорнию, я со­жалел единственно о них, ибо чувствовал такую искрен­нюю симпатию к этим простым и преданным людям, кук\ю до сих пор вызывали во мне лишь мои близкие лру зья. Надежда пожал мне руку и сказал, что скоро совершенно поправится и сможет работать у меня, когда я приду со следующим рейсом помощником капитана. Престарелый Мистер Бингэм и Король Маннини проводили меня до самой шлюпки и, сердечно пожав всем нам руки, пожелали счастливого плавания. Потом они пошли назад, к печи, напевая свои заунывные импровизации, в которых, как я мог понять, говорилось о предстоящем нам пути.

Воскресенье, 8 мая.  Все мы надеялись, что это наш последний день в Калифорнии. Сорок тысяч шкур, трид­цать  тысяч рогов,   а  также  некоторое  количество бочек со шкурами морских выдр и бобров находились в трюмах, люки которых были уже задраены. Весь запасной рангоут перевезен обратно с берега и принайтовлен; бочонки с во­дой раскреплены, а вся живность — четыре быка, дюжина овец, такое же количество свиней и три-четыре десятка кур — размещена на палубе: быки около баркаса, овцы в загончике у носового люка, свиньи — в хлеву, а куры -как и полагается, в настоящем курятнике. Наш четырёх­вёсельный ял был набит сеном для быков и овец. Необычно большой вес груза вместе с запасами для пятимесячного плавания настолько утяжелил судно, что оно осело в воду по самые руслени.  Кроме  того,  судно  было так плотно набито грузом, вогнанным в трюмы посредством примитив­ных   механизмов,   что   корпус   его   словно   распирало от натуги, и оно походило на арестанта в смирительной рубахе и, конечно, первое время обещало, пока не разгру­зится хоть немного, быть неважным ходоком.