Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

НОВОЕ СУДНО И НОВЫЕ ЛЮДИ

   Стоило   ему получить хоть ничтожные сведения о предмете разговора, и я скорее согласился бы спорить с любым из моих коллег по колледжу, чем с этим парнем. Я никогда не рисковал отвечать на его вопросы или  высказывать свое мнение, прежде  не  подумав  дважды.   Благодаря   цепкости   своей памяти, он неизменно имел в запасе все сказанное вами в прошлом, и если вы в чем-нибудь противоречили самому себе впоследствии, то моментально клал вас на лопатки. Я понимал всю незаурядность этого человека и испытывал к нему истинное уважение. Если бы на его образование пошла   хотя   бы   часть   тех   усилий,   которые   ежегодно затрачивают  вхолостую   на   наших   студентов   в   коллед­жах, он, несомненно, добился бы достойного положения. Как и большинство талантливых самоучек, он сильно завы­шал истинную цену систематического образования. Я ста­рался разубедить его, хотя сам получал выгоду от подоб­ного заблуждения — он неизменно выказывал мне полное уважение и часто без особых оснований отступал перед моими будто бы глубокими познаниями. Что касается умст­венных способностей остальной команды (включая и капи­тана),   то   он   относился   к   ним   с   величайшим   презре­нием.  Как моряк он намного превосходил нашего капи­тана, включая его познания в навигации. Матросы говорили про Гарриса: «У Тома мысли длиной с бушприт», и если кто-нибудь   начинал   спорить   с   ним,   то   тому,   бывало, советовали:  «Брось,  Джек,  не хватай горячую  картошку голыми   руками.   Ты   и  моргнуть   не   успеешь,   как   Том вывернет тебя наизнанку!»

Помню, как он озадачил меня рассуждениями о Хлеб­ных   законах.   Когда  я   поднялся   наверх,   чтобы   стоять вахту, он был уже на палубе, и мы, как обычно, стали расхаживать по шкафуту. Он поинтересовался моим мне­нием о Хлебных законах, и я выложил свои небогатые познания, стараясь представить их в лучшем свете, пола­гая, что его сведения по этому вопросу уступают моим. Когда я закончил говорить, он позволил себе не согла­ситься со мной и выставил совершенно неожиданные аргу­менты и факты, на которые у меня не нашлось вразу­мительного ответа. Я признался, что почти ничего не знаю об этом предмете, и выразил удивление его осведом­ленностью. Тогда он рассказал, как несколько лет назад ему довелось жить в некоем бординг-хаузе* в Ливерпуле, где он случайно нашел брошюру о Хлебных законах. Поскольку там содержались вычисления, он прочел ее очень внимательно и с тех пор искал кого-нибудь, кто мог бы пополнить полученные им сведения. Несмотря на давность знакомства с сим предметом, совершенно необычным для моряка, он тем не менее сохранил в памяти всю цепь рассуждений, основанных на принципах политической эко­номии. Ему было известно даже устройство паровой машины, поскольку он провел несколько месяцев на паро­ходе. Он знал каждую звезду на небесной сфере и умел пользоваться квадрантом и секстаном. Матросы говаривали, что Гаррису достаточно ведра со смолой, чтобы взять меридианальную высоту солнца. Таков был этот человек, отправлявший в свои сорок лет все ту же собачью долж­ность матроса за двенадцать долларов в месяц. Причина этого крылась в его прошлом, о котором я узнал от него самого.

Он был англичанином, уроженцем Ильфракомба в Де­воншире. Родитель его плавал шкипером на небольшом бристольском каботажнике. После его смерти Гаррис еще совсем ребенком остался на попечении матери, благодаря заботам которой смог получить начальное образование. Зимой он ходил в школу, а лето проводил в море, работая на каботажных судах, и так до семнадцати лет, когда он покинул дом и отправился в дальнее плавание. О своей матери он всегда отзывался с глубочайшим почтением, как о женщине большого ума, которая следовала превосходной системе воспитания, благодаря чему все три его брата вышли в люди, и лишь один он из-за своего невероятного упрямства остался неудачником. В одном, по его словам, ее метод воспитания сильно отличался от метода других матерей, пестующих своих детей: когда он, бывало, оказы­вался не в духе и отказывался есть, его мать, вместо того чтобы отобрать у него тарелку и назидательно ска­зать, что, дескать, голод все равно возьмет свое, вставала рядом и заставляла проглотить пищу, всю до последней ложки. Его чувство признательности к ней за все ее ста­рания, хотя и безуспешные, было столь велико, что после окончания плавания он намеревался отправиться домой со всем своим заработком, чтобы поддержать ее в старости, если найдет старушку в живых.

Он провел почти двадцать лет в море, совершая самые разные рейсы, но чаще всего из Нью-Йорка или Бостона. Двадцать лет порочной жизни! Все грехи, каким только предаются матросы, были изведаны им до самого дна.