Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

НОВОЕ СУДНО И НОВЫЕ ЛЮДИ

Как только мы оставили позади мыс,  скомандовали:       «Подвахта   вниз!»   Мне   объяснили,   что   после   прихода в  калифорнийские  воды   у   них  всегда   работали   в  две вахты,   да  и   вообще   все   свидетельствовало   о   том,   что строжайшая  дисциплина  и  требовательность   отнюдь   не помеха для хорошего обращения с матросами. Каждый по­нимал, что должен вести себя как подобает мужчине и ис­полнять свой долг. Все это было совсем не похоже на тот     ? непосильный   труд,   которым   занималась   малочисленная и вечно недовольная, ропчущая команда «Пилигрима».

Была наша очередь идти вниз, и матросы принялись за свои обычные занятия — починку одежды и прочие ме­лочи. Зато я, благодаря приведенному еще в Сан-Диего     ' в полный порядок гардеробу, мог наслаждаться чтением. Я   буквально   перерыл   все   матросские   сундучки,   но   не     _> нашел ничего подходящего, когда один из матросов за­явил, будто у него есть книга, в которой «описано про знаменитого разбойника». Он полез на самое дно своего сундука  и,  к  моему  удивлению  и  радости,  вытащил  не что иное, как бульверовского «Пола Клиффорда». Я тут же схватил книгу, забрался в свою койку-гамак и, мерно раскачиваясь, читал до конца подвахты. Чистота в твин­деке, открытые люки, через которые вливается прохладный бриз, плавный бег судна — все располагало к покою. Я едва углубился в повествование, как пробило восемь склянок, и  нас  вызвали  обедать.  После  обеда  надо  было  стоять    вахту, а в четыре я снова спустился вниз и читал до наступления  «собаки»   (полувахты).  Так  как после  восьми  не разрешалось зажигать огня, читать по ночам не удавалось. Из-за слабых ветров переход занял у нас целых три дня, и в светлое время суток все свободное время между вахтами я проводил тем же образом, пока не закончил книгу.

Никогда не забуду того удовольствия, которое она доставила мне. Наткнуться на что-нибудь стоящее, хоть в какой-то степени обладающее литературными достоинствами было для меня настоящим праздником. Отменный стиль автора, сменяющие друг друга блестяще написанные сцены, жи­вость и характерность зарисовок — все приводило меня в восторг. Это было даже слишком хорошо для простого матроса. Я не мог надеяться, чтобы столь приятное времяпрЬвождение могло продолжаться и в будущем.

Поднимаясь на палубу, я видел вокруг обычную судовую жизнь. В твиндеках работали плотник и парусный мастер, матросы выполняли такелажные работы, свивали шки-мушгар и занимались всеми прочими делами, как на любом другом торговом судне. Ночные вахты были много прият­нее, чем на «Пилигриме». Там, из-за малочисленности команды, один стоял на руле, а другой был впередсмот­рящим, и это не оставляло возможности для разговоров. Зато здесь на вахту заступали сразу семь человек, и у нас не утихала матросская «травля». После двух-трех таких ночных вахт я близко познакомился со своими товари­щами. Старшим по нашей вахте был парусный мастер, считавшийся самым опытным моряком на судне. Он являл собой законченный тип военного моряка и провел в море двадцать два года. Плавал он буквально на всем: на воен­ных кораблях и каперах, «купцах» и невольничьих судах, исключая разве что китобои, к которым истинные моряки относятся свысока, стараясь держаться от них подальше. Конечно же, он побывал почти во всех частях света, и никто не мог «травить» лучше и дольше его. Его рассказ частенько продолжался всю вахту, и тогда уже никто не клевал носом. Порой его повествование отличалось совершенной фантастичностью сюжета, но рассказчик никогда и не рассчитывал на то, чтобы ему поверили, и сочинял свои истории просто ради собственного и нашего развлечения. Изрядное чувство юмора и неисчерпаемый запас военно-морского жаргона, обильно сдобренного прочими креп­кими флотскими словечками, делали свое дело. Вслед за ним по летам, опытности и, конечно, своему положению среди матросов вахты шел один англичанин по имени Гаррис, о котором есть что рассказать, но я сделаю это в дальнейшем. После него — двое или трое американцев, плававших на европейских и южноамериканских линиях, и один «фонтанщик». Этот, как полагается, держал монополию по части всяких историй и случаев, связанных с ки­тами. Последним в этом списке был широкоплечий ту­поватый парень родом с Кейп-Кода, плававший раньше только на рыболовных шхунах и впервые попавший на большое судно с прямым парусным вооружением. Ра­зумеется, все звали его «черпальщиком». В другой вахте было почти столько же людей, сколько и в нашей. Старшим у них считался высокий красавец француз с угольно-черными бакенбардами и вьющимися волосами. Звали его Джон (ведь для матроса достаточно одного имени).