Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

СЛУХИ О ВОЙНЕ

Людей,  карабкавшихся по вантам, буквально вдавливало в них, а на реях стало совер­шенно невозможно повернуться лицом к ветру. И все же нас не секло дождем со снегом  среди леденящей душу темноты, как это бывает у Горна, и вместо задубевших от соли штормовок, зюйдвесток и грубых сапог на нас были куртки, парусиновые штаны и легкие башмаки. А это немало для матроса. Только мы спустились на палубу, как рулевой пробил восемь склянок   (четыре часа утра), и раздалась команда: «Вахту правого борта наверх!» Однако нам-таки не удалось сойти вниз. Шторм достиг наивысшей силы, ветер резал лицо, словно ножом. Капитан был все время на палубе. Почти незагруженное судно то валилось с одного борта на другой, то ныряло вниз, будто стараясь стряхнуть с себя мачты.   В   парусах   зияли   огромные   дыры.   Сравнительно новый, глухо зарифленный крюйс-марсель разорвался пря­мо посередине пуза сверху донизу.  Подобранный к рею фор-марсель в один миг изодрало в клочья. Лопнул один из цепных ватер-штагов; мартин-штаг развернуло под ветер, переломился блинда-рей; лопнула одна из вантин. В довер­шение всего сорвало и отнесло к подветренному борту кам­буз, начал «ходить» подветренный якорь, который тяжело ударял в борт. Таким образом, работы хватило на полдня для всей команды. Те, кто всегда работал на бизани, влезли на крюйс-марса-рей и после получаса тяжелой работы свер­нули парус, хотя его пузо вздувалось над нашими головами, затем резким порывом ветра  его все-таки вырвало и со страшной силой завернуло под рей, едва не стряхнув нас с пертов.

Оказавшись на палубе, мы увидели, что остальная коман­да только что спустилась с фок-мачты, свернув изодранный марсель, который был скорее просто обмотан вокруг рея, и он  стал похож на забинтованную руку.  Теперь у нас оставалась только контр-бизань да еще державшийся под всеми рифами грот-марсель.  Но даже это было слишком много, и нам приказали убрать и бизань. Парус был взят на гитовы, матросы полезли на гафель, чтобы вязать сезни, но ничего не могли поделать. Второй помощник обругал их «шайкой отирал» и послал двух лучших матросов, одна­ко не справились и те, так что гафель пришлось спустить вниз. Вся команда была теперь при деле: обтягивали под­ветренный такелаж, поднимали блинда-рей, найтовили кам­буз и заводили тали за мартин-гик, чтобы выбрать его на ветер. Наша вахта левого борта работала на носу, а я по­могал устанавливать мартин-гик и вместе с тремя другими матросами более получаса висел за бортом на оттяжках. Несколько раз мы с головой погружались в волны, пока старший помощник не приказал нам лезть обратно на палу­бу, опасаясь, что нас смоет. Затем надо было взять якоря на рустов, и это целый час продержало всю команду на ба­ке, где беспрепятственно гуляли волны и вообще у подвет­ренных шпигатов воды было по пояс.

Мы уже подумывали, что неплохо бы получить завтрак, поскольку время подходило к девяти часам, но тут стало ясно, что грот-марсель тоже долго не продержится. Одному судну все же необходимо нести хоть какие-нибудь паруса, и капитан тут же приказал поднять фор- и грот-трисели (это были совершенно новые штормовые паруса, сшитые из прочнейшей парусины), оставив грот-марсель на милость ветра. Мы поставили трисели, тщательно привязав их креп­кими ревантами и бензелями. К этому времени о грот-марсе­ле можно было говорить только в прошедшем времени, и мы полезли на грот, чтобы собрать остатки парусины из той, что была на мачтах всего сутки назад. Сохранились только трисели. Учитывая их прочность, малые размеры, а также то, что они стояли невысоко, можно было надеяться, что они уцелеют.

Было уже одиннадцать часов, и вахту отправили вниз завтракать, а в восемь склянок (полдень), поскольку все было на местах, на палубе оставили одну вахту, а «бездель­ники» (плотник, стюард и кок) вместе с подвахтенными отправлены вниз, хотя шторм и не думал утихать. Три дня и три ночи стихия бушевала с яростной силой. Ветер не ослабевал ни на мгновение. Незагруженное судно клало на борт так, что нок фока-рея едва не касался воды. Все это время на небе не появлялось ни единого облачка, хотя бы величиной с ладонь. Каждое утро из моря вставало ослепи­тельно яркое солнце, а вечером оно опускалось за горизонт в потоках собственного света, а через час-другой на потем­невшем небосклоне одна за одной начинали ярко, словно .в морозную ночь, мерцать звезды. А море меж тем катило свои валы, увенчанные пенными гребнями, катило, насколь­ко достигал глаз, ибо мы находились в открытом море за многие лиги от берега.

Благодаря тому, что твиндеки были свободны, некоторые из нас спали там в подвесных койках, лучше которых нет ничего на свете во время шторма, ибо они являют собой не обычные, а особые «кровати»,