Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ВОКРУГ МЫСА ГОРН

Не удивительно, что наше небольшое сообщество пришло в сильное возбуждение,   и   мы   уже   строили   всевозможные   предположения и догадки, как вдруг снова раздался новый крик вперед­смотрящего:

— Еще один парус прямо по носу!

Это было довольно странно, но в конце концов тем лучше, и никто не усомнился в реальности существования замеченных парусов. Однако через некоторое время мат­рос с марса крикнул, что это, наверное, земля. «В глазах у тебя земля! — отрезал старший помощник, наблюдавший горизонт в подзорную трубу.— Это ледяные горы, тут не ошибешься, даже если смотреть через дыру в ящике!» С пустя несколько минут его слова подтвердились сполна, и вместо желанного судна мы увидели то, чего более всего опасались. Впрочем, встретившиеся нам айсберги скоро остались за кормой в двух милях, и к заходу солнца горизонт был уже чист во всех направлениях.

Пользуясь попутным ветром, мы вскоре пересекли ши­роту мыса Горн и, пройдя достаточно далеко на юг, чтобы обогнуть его на безопасном расстоянии, повернули к восто­ку, имея все основания надеяться всего через несколько дней лечь курсом на север уже по ту сторону материка. Однако злой рок, казалось, витал над нами. Не прошло и четырех часов после перемены курса, как наступил мертвый штиль. Небо сразу заволокло тучами, и от оста налетело несколько шквалов со снежными зарядами. А еще через час мы уже лежали в дрейфе под глухо за­рифленным грот-марселем, и нас несло по ветру таким жестоким штормом от оста, какого нам еще не прихо­дилось испытывать. Словно злой гений этих мест при виде того, как мы едва не проскользнули у него между пальцами, обрушился на нас с десятикратной яростью. Матросы говорили, что каждый порыв ветра высвистывает в вантах старому судну: «Не пройти! Не пройти!»

Так мы дрейфовали целых восемь дней. Временами — обычно около полудня — наступал штиль; один или два раза в том месте, где должно было находиться солнце, появлялось на несколько мгновений нечто похожее на большой медный шар, а с запада начиналось легкое струение воздуха, вселявшее надежду на попутный ветер. В пер­вые дни, почувствовав эти слабые порывы ветра, мы бро­сались к парусам и вытряхивали из марселей рифы, но вскоре убедились, что это лишь прибавляет нам ненуж­ной работы, так как все равно возобновлялся шторм' от тех же румбов, что и прежде. Снега и града стало выпадать меньше, но не было недостатка в том, что еще хуже при холоде,— я имею в виду пронизывающий дождь.

Подъем, и мы опять наверху. Там непроницаемый мрак и обычно или мертвый штиль с непрекращающимся дож­дем, или чаще всего жестокий встречный шторм и пени горизонтально  секущий  дождь,  который   иногда  перехо­дит в снегопад с градом. На палубе между бортами паляет   вода,   и   поэтому   ноги   все   время   мокрые — роли сапоги не отожмешь, как пару подштанников, и никакая пропитка или смазывание не спасает от влаги. Итак, наши ноги всегда в сырости и холоде, но это далеко не самое страшное   во   время   зимнего   плавания   вокруг    Горна. При смене вахты не произносится никаких лишних слои. Меняются   рулевые,   старший   помощник   занимает   свое место на юте, а впередсмотрящие идут на бак. У каждого из них только тесная площадка под ногами, где мол по сделать всего  несколько  шагов  взад-вперед либо  повер­нуться туда-сюда между двумя кофель-нагелями, посколь­ку скользкая от воды и льда палуба не подходящее место для прогулок.  Но двигаться все-таки необходимо, чтобы хоть как-то убить время, и один из нас придумал подходяшее для этого средство — посыпать палубу песком. Как только дождь немного затихал, ют, а также часть средней палубы и бак посыпали песком, и мы целыми часами разгуливали по двое, коротая бесконечно долгие вахты. На казалось, что между склянками проходит не тридцать .множенных минут, а целый час или два, и вожделенные восемь ударов ждешь целую вечность. Теперь нас занима­ло только одно — как ускорить течение времени. Мы были рады любой перемене, лишь бы она нарушала тягостную монотонность нашей жизни. Два часа у штурвала, пола­гавшиеся каждому через вахту, и те ожидались с нетерпе­нием. Самое безотказное средство убить время — долгая отравля» — и та уже не помогала, все истории были вы­слушаны по многу раз и запомнились каждому слово в слово. Мы до мельчайших подробностей знали жизнь каждого из нас, и теперь говорить нам было в буквальном смысле совершенно не о чем. Что касается песен и шу­ток, то никто не был расположен к веселью, и сам смех вы шал бы у нас неприятные ощущения, да его и не потер­пели бы. Даже обычные разговоры о ближайшем буду­щем почти прекратились.