Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ВОКРУГ МЫСА ГОРН

Рей, на котором мы висели, был весь покрыт ледяным панцирем, сезни и тросы на шка-торинах задеревенели, а сам парус гнулся ничуть не легче, чем лист обшивочной меди. Ветер перешел в настоя­щий ураган с дождем и снежными зарядами. Нам при­шлось бить по парусу голыми руками — никто не ре­шился надеть рукавицы, потому что стоило лишь по­скользнуться и не ухватиться вовремя за что-нибудь рукой, и одним человеком в команде стало бы меньше, ведь упавшему за борт рассчитывать на помощь не приходи­лось — все   шлюпки   были   намертво   закреплены   на   палубе. Нам пришлось пустить в ход все пальцы, кои дал нам  создатель.   Несколько  раз   нам  удавалось  затащить парус на рей, но он вырывался прежде, чем его успевали закрепить. Чтобы завязывать узлы  на сезнях,  приходи­лось перегибаться через рей, но они никак не затягивались а нам то и дело приходилось колотить руками по парусу' чтобы не отморозить пальцы. Через некоторое время по­казавшееся  нам  вечностью,  мы  кое-как  закатали  парус с наветренного нока, но теперь оставался подветренный где работать было еще труднее, так как туда сдуло почти всю парусину. Пока мы крепили парус у ноков, его пузо опять вырвалось,  и с  ним пришлось немало повозиться Наконец все было закреплено, и стоило это нашей вахте полутора часов,  проведенных  на рее.  Мы лезли наверх когда  отбили  пять склянок,   а  спустились  незадолго до' восьми. Это не назовешь быстрой работой, но если при­нять во внимание погоду, а также нашу малочисленность (нас было только пятеро), к тому же наш грот был лишь вполовину меньше грота  шестидесятипушечного  корабля «Индепенденс», где команда  состоит  из  семисот матро­сов    то   не   следует   удивляться   нашей   медлительности Мы были рады спуститься наконец на палубу, и еще боль­ше — добраться до коек. «До конца дней не забуду я этот грота-реи,— сказал  один пожилой матрос— Это почище «рыбалки!»  Шутка  шуткой,   но  скатывать  грот  у  Горна будет почище смертоубийства».

Следующие два дня дул устойчиво ветер от южных румбов. По всей вероятности, мы значительно продвинулись вперед и могли рассчитывать в скором времени подойти к мысу, если уже не вышли к нему. Однако мы не доверяли своему счислению, поскольку капитан никак не мог взять полуденную высоту солнца. Оставалось только надеяться что погода прояснится и позволит сделать обсервацию или же мы увидим землю, а может быть, даже встретим какое-нибудь судно.

Пятница, 22 июля. Жестокий шторм с юга, паруса глухо зарифлены, а наветренные брасы слегка потравлены Облака приподнялись над водой и начинают расходиться. В полдень я вместе с мистером Хэтчем и двумя другими матросами работал в кормовом кубрике, наполняя хлеб­ный ящик из бочки, как вдруг яркий луч солнца брызнул к нам через сходной трап и световой люк, озарив все вокруг и наполнив наши сердца радостью. Мы не видели ничего подобного уже много недель. Даже на самых гру­бых и невыразительных лицах отразилось волнение. Мы услышали громкие крики на палубе, и старший помощник что-то прокричал капитану в каюту. Мы не разобрали слов, но капитан, свалив по дороге стул, одним прыжком выскочил наверх. Нам было трудно понять, что там происхо­дит, а судовая дисциплина не позволяла покидать свое место. Впрочем, мы понимали, что, раз команду не вызывают наверх, нам не грозит никакая опасность. В это время из буфета показалось черное лицо стюарда, и мистер Хэтч спросил его, что же все-таки случилось.

— Земля, сэр! Верное слово, земля! Капитан говорит, что это и есть тот самый мыс Горн!

Мы налегли на свою работу и, окончив ее, поспешили на палубу. На левом траверзе был виден берег, медленно уходящий за корму. Все смотрели на него как заворожен­ные: капитан и помощники — с юта, кок — из своего камбу­за, а матросы — с бака.

Увиденная нами земля оказалась островом Статен, кото­рый расположен немного восточнее мыса Горн. Никогда еще мне не приходилось видеть столь пустынного и унылого места — опоясанный утесами и льдами остров был почти лишен растительности, и лишь кое-где во впадинах между холмами и скалами темнел чахлый кустарник. Этот остров как нельзя лучше подходил для того, чтобы стоять на границе двух океанов среди штормов и снегов вечной зимы, далеко за пределами человеческой цивилизации. Однако, несмотря на свой мрачный вид, он ласкал взор, и не потому только, что это была первая встреченная нами земля, но, главным образом, как знак того, что мы уже миновали мыс Горн и вступили в Атлантику. Кроме всего прочего, мы без всякой обсервации установили свою долготу и широту.