Р.Г. Дана |
Новое судно и новые людиВторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь... ВЕСТИ ИЗ ДОМА
Понедельник, 1 февраля. После трехнедельной стоянки мы снялись на Сан-Педро, куда прибыли на следующие сутки, буквально пролетев расстояние между портами с попутным ветром, который за все время перехода не изменился ни на один румб. В Сан-Педро оказались «Аякучо» и «Пилигрим», которого мы не видели с 11-го сентября, то есть около пяти месяцев. Я ощутил даже нечто похожее на прилив нежности к «старику», служившему мне домом почти год. К тому же он вызывал в моей памяти не только воспоминания о первых испытаниях в море, но и о Бостоне — о том причале, который мы покинули, о якорной стоянке на рейде, прощальных взглядах и еще многом другом, что теперь уже едва ощутимыми звеньями связывало меня с тем миром, в котором я когда-то жил и куда, даст бог, смогу еще возвратиться. В первый же вечер я отправился на «Пилигрим» и застал на камбузе нашего старого кока, забавлявшегося той самой флейтой, что была подарена мной при расставании. Я от души пожал его руку и нырнул в кубрик, где оказались все мои старые приятели, обрадовавшиеся моему появлению, тем более что они считали нас погибшими, особенно после того, как не застали нас в Санта-Бар-баре. «Пилигрим» пришел в Сан-Педро из Сан-Диего и стоял здесь уже около месяца, приняв три тысячи шкур в Пуэбло. Но, как говорится,— мы забрали их на следующий же день и, наполнив свои трюмы, 4-го снялись вместе с «Пилигримом». Он опять шел в Сан-Франциско, а мы — в Сан-Диего, куда прибыли 6-го. Мы всегда радовались приходу в это уютное местечко. где был наш склад, и чувствовали себя там почти как дома, особенно я — ведь я «просидел» на здешнем берегу целое лето. В порту не было ни одного судна: «Роса» ушла в Вальпараисо, а «Каталина» — в Кальяо. Мы разгрузили шкуры и через четыре дня были снова готовы идти за ними, но теперь уже, о радость, в последний раз! Более тридцати тысяч шкур было доставлено, обработано и уложено в сарай, и эти шкуры вместе с теми, что предстояло еще собрать «Пилигриму», составляли наш полный груз. От одной мысли, что мы пойдем вдоль побережья в последний раз, мы чувствовали себя уже дома, хотя должен был пройти почти год, прежде чем мы увидим Бостон. По своему всегдашнему
обычаю я провел вечер у печи сандвичан. Но теперь там не было шумно и весело,
как прежде. Обитатели печи говорили, что открытие островов Южных морей
европейцами обернулось для всех островитян величайшим проклятием. И воистину,
каждый, кто хоть немного знаком с историей наших деяний в тех краях, признает,
сколь это справедливо. Ведь белые люди завезли туда вкупе со всеми своими
пороками еще и болезни, дотоле неизвестные островитянам, и теперь коренное
население Сандвичевых островов ежегодно убывает на два с половиной процента.
Похоже, что народ этот обречен. Злой рок тех, кто называет себя христианами,
повсюду преследует их, и даже здесь, в этом забытом богом месте, два молодых
островитянина чахли от недуга, который никогда не сразил бы их, если бы они не
общались с людьми, прибывшими в Калифорнию из христианской Европы и Америки.
А ведь совсем недавно я видел сильных, жизнерадостных юношей с отменным
здоровьем. Один был не слишком болен и еще ходил, покуривая свою трубочку и
стараясь болтовней поддержать хорошее настроение. Зато другой, мой друг и
"А1капе" (Надежда), являл собой ужасающее зрелище — его глаза, глаза
мертвеца, глубоко запали в глазницы, щеки ввалились, ладони походили на две
клешни. Ужасный кашель сотрясал все его тело. Довершали картину едва слышный
шепчущий голос и полная неспособность самостоятельно передвигаться. Под ним
была только циновка, брошенная на землю, о лекарствах и хоть каких-то
удобствах не было и речи, и никто не заботился о нем, кроме канаков,
которые, при всем |
