Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ФАНДАНГО

«Ниже троса не бить!» Парней поставили лицом к лицу и они бросились друг на друга, словно бойцовые петухи.  Нат своими кулачищами быстро   «пустил  кровь»   сопернику,  разукрасив   его  лицо и руки ссадинами и синяками, и мы каждую секунду ожи­дали, что Джордж запросит пощады. Но чем больше доста­валось мальчишке, тем упорнее он дрался. Снова и снова валился он на палубу, но всякий раз с доблестью льва вста­вал у черты и принимал тяжелые удары, при глухом звуке которых наши сердца сжимались от жалости. В конце кон­цов   рубашка   на   нем   была   разорвана,   а   лицо   залито кровью, но, сверкнув глазами, он поклялся, что будет стоять до конца, пока один из них не свалится замертво, и тут же с яростью бросился на противника. «Коли остался по­следний заряд, не все пропало!» — подбадривали его мат­росы. Нат хотел было сойтись с ним врукопашную, чтобы развить свое преимущество, но старший помощник осадил его, сказав, что царапаться не пристало. Тогда Нат вернул­ся к черте, но у него побелели губы и удары он наносил не как прежде,  а вполсилы.  С ним  явно  что-то  случилось. Не знаю, то ли он испугался, то ли, будучи по натуре добро­душным малым, не хотел больше бить мальчишку. Во вся­ком случае, Нат дрогнул. Он всегда был хозяином поло­жения — выигрывать ему было нечего, зато терял он мно­гое. Его противник, чувствуя себя несправедливо угнетен­ным,   наоборот,   отстаивал   свою   честь   и   независимость. Скоро все кончилось. Нат уступил, хотя сам почти не по­страдал, и уже никогда больше не пытался разыгрывать из себя повелителя. Мы отвели Джорджа на бак и там нымыли его, похвалив за примерную стойкость. С тех пор он стал «кем-то» на судне, отстояв свое право на уважение. Идея мистера Брауна оказалась весьма удачной, ибо до самого конца плавания среди нашей молодежи уже не жчникало никаких неприятностей.

Среда, 6 января 1836 г. Снялись из Монтерея, имея на борту пассажирами нескольких мексиканцев, и взяли курс на Санта-Барбару. Несколько часов нам сопутствовал свежий ветер и до темноты мы развили великолепный ход, но потом, как обычно, задул береговой бриз, и при­шлось идти сколь можно круче. В числе наших пассажиров находился юноша, являвший собой воплощение разоривше­гося джентльмена. Он сильно напомнил мне некоторые пер­сонажи из «Жиля Блаза». Происходил он из местной ари­стократии и унаследовал от родителей чистую испанскую кровь. Прежде они занимали в Мехико высокое положение. Отец одно время был даже губернатором провинции и, ско­лотив большое состояние, обосновался в Сан-Диего, где построил просторный дом, разбил парк, держал целую свиту индейцев и вообще вел себя как настоящий гранд. Своего сына он отправил учиться в столицу, и тот вращался в луч­шем обществе. Несчастливые обстоятельства, расточитель­ность и прежде всего полная неспособность извлечь из де­нег хоть малейший доход быстро истощили немалое состоя­ние. Когда дон Хуан Бандини возвратился домой, хоть он и был воспитан в рамках безукоризненных правил, чести и благородства, но не имел ни средств, ни места, ни заня­тия, позволявших бы ему вести тот рассеянный, экстрава­гантный образ жизни большинства юношей из хороших семейств. Честолюбивый в помыслах, но не способный ни на какое дело, зачастую он был лишен даже хлеба, однако, как многие ему подобные, внешне держался с высокоме­рием человека своего круга, хотя его нищета не оставалась тайной для последнего индейского мальчишки, а при виде каждого лавочника его охватывал трепет. Он имел тон­кую талию, его походка была изящной, прекрасно танцевал, безупречно говорил по-кастильски, и весь его об­лик свидетельствовал о благородном происхождении. За его проезд (я узнал это потом) кто-то заплатил, по­скольку он совершенно не имел средств, а жил единствен­но щедротами нашего агента. Со всеми он был отменно лю­безен, беседовал даже с матросами и дал четыре реала (не сомневаюсь, они были у него последними) стюарт, который прислуживал ему. Мне было искренне жаль этого человека, особенно когда я видел его в обществе другого-пассажира — толстого и вульгарного торговца-янки, нажив­шего свой капитал в Сан-Диего на расточительности нл-тех же Бандини. Он уже получил закладные на их старые и земли, а теперь покушался и на фамильные драгоцен­ности — последнюю опору этого семейства.

Кстати, было много разговоров про нашего приятеля дона Хуана Бандини, и когда он появился в самом конце вечера, то продемонстрировал нам грациознейший танец, какой я когда-либо видел. Он бьш одет в прекрасно сшитые белые панталоны, короткий жилет темного шелка с затейли­вым узором и белые чулки, а его стройные ноги облегали тонкие сафьяновые туфли. Легкость его фигуры совершенно гармонировала с самим танцем, и он порхал в воздухе с изяществом молодого фавна. Казалось, полет лишь слу­чайно прерывался, когда ему нужно было коснуться земли.