Р.Г. Дана
Два года на палубе

Новое судно и новые люди

Вторник, 8 сентября. Первый день моей новой службы. Матросская жизнь — это везде матросская жизнь...

ПРИБЛИЖАЕМСЯ К ДОМУ

Мы слышали, как капитан расхаживает по юту, но ничего не могли раз­глядеть, кроме собственной ладони, да и то поднесенной к самым глазам. Вскоре опять пришел старший помошник и так же тихо велел взять грот-брамсель на гитовы. Тягост­ное ожидание и мертвая тишина настолько подействший на команду, что гитовы и гордени мы выбирали без едином звука. Я вместе  с молодым англичанином полез наверх закатывать парус, и, когда мы подтягивали его пузо, старший помощник что-то крикнул нам, но мы ничего не расслы­шали.   Решив,   что   нас   зовут  подсобить   остальным,  мы быстро закрепили сезни и на ощупь спустились на палубу. Команда стояла по местам, и все смотрели наверх, и гам, прямо над тем местом, где мы только что находились, на топе грот-брам-стеньги был светящийся шар,  так назы­ваемый огонь св. Эльма. О нем нас и предупредил старший помощник.  У матросов есть примета — если огонь под­нимается вверх, то это к хорошей погоде, а если идет пи::з. значит непременно будет шторм.  Однако для нас он не предвещал ничего хорошего, так как спустился на нок брач-рея, откуда мы вовремя убрались, поскольку человек, на лицо   которого   упал   отсвет   огня   св.   Эльма,   считается обреченным. Потом на несколько минут он исчез и появил­ся снова на фор-брам-рее.  Померцав там,  он потух, но впередсмотрящий на баке почти сразу заметил его на ноке бом-утлегаря. В этот момент мы почувствовали, как редко закапал дождь и заметно сгустилась чернота ночи. Потом послышался далекий рокочущий раскат грома, и на зюйд-весте мелькнуло несколько вспышек. У нас были убраны все паруса, кроме марселей,  однако шквал все еще медлил. Несколько дуновений ветра всколыхнули было паруса, но вслед за этим опять все стало  неподвижным.   Внезапно ужасающая вспышка озарила все вокруг и одновременно с ней раздался оглушительный удар, направленный словно на нас. Прямо над нашими головами словно разверзлось небо, и оттуда хлынул поток воды, подобный низвергающе­муся с высот океану. Мы словно окаменели. Удары грома следовали один за другим с такой силой,  что, казалось, нам приходит конец. Вся поверхность воды, светилась от непрерывных вспышек. Стена была сплошной лишь считан­ные минуты,  а затем дождь переходил в ливень только время от времени. Однако молнии непрестанно сверкали в   течение   нескольких   часов,   разрывая   ночную   темноту слепящими вспышками. И все это время не было ни единого дуновения ветра, так что судно стояло недвижимо, словно мишень для стрельбы, оставаясь единственным плавающим предметом на поверхности океана на многие мили вокруг. Гак мы выстаивали час за часом, пока в четыре не кончи­лась наша вахта. За все это время вряд ли кто из нас промолвил хоть слово, мы даже не отбивали склянки и столь же беззвучно сменялись рулевые. Проливной дождь т-1 затихал, то снова возобновлялся. Мы стояли на палубе промокшие насквозь и ослепленные молниями, которые пронзали эту «египетскую тьму» нестерпимо яркими вспыш­ками, а раскаты грома, казалось, сотрясали океан. Впрочем, молния редко губит суда, так как электричество поглощает­ся многочисленными выступающими частями рангоута и расположенными всюду металлическими предметами. Е четыре часа мы спустились вниз, а на палубе все остава­лось по-прежнему. До чего трудно уснуть, когда думаешь, что очередная молния может переломить судно пополам или поджечь его, и когда «могильный» штиль грозит каждую минуту взорваться ураганом, который может начисто сне-С1И мачты. Но тот не матрос, кто не засыпает, как только уляжется на койку. И когда в семь склянок привычное «Вахта левого борта, наверх!» подняло нас на палубу, вокруг было ясное солнечное утро, а судно под всеми парусами.